Борис Несмелов — «Родить мужчинам» (1923)

Редчайшая поэма фуиста Бориса Несмелова «Родить мужчинам» (1923) — удивительное сочетание авангарда, научно-биологического модернизма и искрящегося юмора. 

В предисловии автор указывает, что пишет поэму перед тем, как сделать себе операцию по Штейнаху. Здесь стоит пояснить — эта моднейшая для своего времени операция заключалась в перевязке одного из семявыводящих протоков. Эффект, якобы доказанный Штейнахом, производил мощное омолаживающее воздействие на организм — старикам возвращалась молодость и потенция. В тексте поэмы Несмелов смело упоминает и фамилию доктора Воронова, который пошел еще дальше и модернизировал операцию Штейнаха. Воронов разработал метод прививания ткани яичек обезьян к человеческим яичкам.

Для начала 1920-х годов биологический авангард мыслил очень смело. Проводилось множество экспериментов, превращающих петухов в куриц, заставлявших самцов морской свинки выкармливать грудью свинят, проводились эксперименты по поддержанию жизни головы собаки, отделенной от ее тела.

Главный герой поэмы, безусловно, очень актуален для нашей современности. Спустя сто лет западная философия развивает идею о множественности полов и на полном серьезе рассуждает о беременных мужчинах, подвергая критике любое рациональное биологическое опровержение.

Именно поэтому я вспомнил об этой давно забытой поэме и делюсь с вами сканом единственного издания и расшифровкой текста. Также стоит обратить внимание, что текст издан тиражом 500 экземпляров в типографии Г.П.У.!

М. К.

Несмелов, Борис. Родить мужчинам. : Поэма / Перед загл. авт. Борис Несмелов; на обл. — фуист Борис Несмелов. — Москва : Тип. ГПУ, 1923. — 20 c.; 17 см.

Предисловие

Легко было этим Пушкиным:

«Увижу ли народ неугнетенный
И рабство, павшее по манию царя»!!

Сорок лет звучали молитвой эти троки передовой провинциального листка.

«Россия вспрянет ото сна
И на обломках самовластья
Напишет наши имена».

И три поколения ждали пришествия «Авроры» — мессии в 6 000 тонн.
В XIX столетии только африканское воображение и страсть к ямбам строили чугунные мосты и трактиры на каждой станции.
Трагедия поэта наших дней: его утопию в редакции «Известий» не отличат от репортерского отчета для очередного номера.
А из читателей вряд ли кто даже заметит этот отчет за километрической «рурской оккупацией».
Разве посильно рафинированному современнику затмить перед согражданами последних настоящих дикарей Пуанкарэи?
На самом деле, они радуют глаз на унылом фоне всеобщей электрификации.
Единственное неправдоподобное, невероятно, необъяснимое явление на планете, где уже нет ничего невозможного и непонятного.
В борьбе с пространством инженерами случайно задавлен щенок времени.
Заурядные доценты в поношенных пиджаках за ежемесячное жалование в непрерывно падающей валюте равнодушно достают живую и мертвую воду, приносят неведомом что.
Трехлетние комсомольцы смеются над сказочными рекордами коллективной фантазии предков.
Но поэт и сейчас должен рассказать о себе и остальным по что бы то ни стало и несмотря ни на что.

«Я пришел к тебе с приветом…»

— написал Фет прежде, чем подойти к своей домашней хозяйке.
Я тоже написал «Родить мужчинам» перед операцией которую делает мне на днях один из самых добросовестных Штейнахов. Если бы он заплатил за рекламу, я точно указал бы его имя. Впрочем, мы еще договоримся.
Круговая порука — закон московских притонов карманников поэзии. Поэтому, хоть и очевидна рациональность предоставления первого слова друзьям, приходится ограничиться этим автопредисловием.
Однако, здесь же необходимо заявить в первый и последний раз молодцам «с легкостью в мыслях необыкновенной»:
— Дурачье! И беременные работают.

4 – II – 23

Борис Несмелов.

Родить мужчинам

I

Так умилительно по-детски
дивимся радию Кюри,
но даже всякий Городецкий
в попытках волить и творить.

Стихи, конструкции теорий.
Эйнштейны, Брюсовы — в поту.
Суда качает то же море,
и кранам каторга в порту.

Бездонны узкие колодцы.
Вычерпывай, болван!
— Стреляться? Заколоться?
как сверлом голова.

И миллионам в этих шорах
вчера и впереди.
Но вот Америка и порох:
— Не делать, а родить!

От патриарха Авраама
и до Давида Бурлюка
алчба мужчин равно упряма,
неутолима и тяжка.

И лишь тобой на миг разбито
кандальное кольцо,
двуполого Гермафродита
дразнящее лицо.

II

Стремительней свинцового
ружейного плевка —
в лабораторию Кольцова
тысячелетняя тоска.

— Профессор, я хочу ребенка!
— Профессор, помогите мне! —
по барабанной перепонке
в ученой тишине.

Солидность удивленно встанет,
наморщась пробормочет: — Но!.. —
А я — как тонущий «Титаник»:
— Хочу родить, хочу давно! —

С накрененного аппарата
полтонны ужаса метнуть —
такой испуганный вибратор
профессорская нудь.

Пустых протестов неизбежность:
— Но вы — мужчина, как же так? —
А я – отважно и мятежно:
— Тем пламеней мечта! —

Быть может, пышно, на коленях:
— Профессор, гордостью Москвы,
кумиром новых поколений
навеки сделаетесь вы! — 

Невольно вздрогент, побледнееет,
а я — еще, еще, еще!!
И вот — он смотрит холоднее,
уже задачей поглощен.

Я — завещанье для проформы
и жертвенно — на стол.
Колючий холод хлороформа.
Минута, сутки или 100?

Пловучим доком будет крейсер,
разбойно пенивший моря,
когда начну в покое кресел
мои недели отмерять.

Монополисткам станет скверно,
сломают пальцы тонких рук.
А развлекать меня наверно
приедет выдумщик Бурлюк.

Гадать с беременным мужчиной:
родится сын? родится дочь?
Читать поэмы. Или чинно
беседовать всю ночь.

От крика — надорвутся радио,
черны газетные листы.
И с любопытными не сладят
красноармейские посты.

Кольцовым, пересадкой органов
с ума планета сведена,
и он с достоинством — восторги
и трудовые ордена.

В Сорбоннах, Оксфордах, Иенах —
везде почетный доктор он.
Ему завидует сам Штейнах
и врид И. Мечникова — Воронов.

Чрез 9 месяцев (а может
скорее женщин справлюсь я?) —
комочек мяса в красной коже —
новорожденная моя.

Вскормлю и вырощу на славу,
и, продолжая мой почин,
она сама уже заставит
беременеть мужчин.

III

Но мы, родящие мужчины,
не конкуренты нашим женам.
За сыном дочь и снова сына —
урок не нами затвержен.

Пусть идиоты митингуют
о равноправии полов.
Не превратят меня в другую
Нинон Ланкло.

Нам, пионерам и Колумбам,
нам, открывателям миров, —
непрекращающийся шум бы
на встречу воющих ветров!

Ребенок — только первый опыт,
и, новой дерзостью дыша,
зачну опять под вой и ропот,
на этот раз – планетный шар.

За акушеров — астрономы,
неслыханный переполох!
Орбиту? — Выкладками — томы,
и от второй луны — светло.

Что виделось одним поэтам,
чего не снилось даже им, —
сухие, мертвые скелеты
мы жизнью одарим.

Кружиться слаще и острее
стареющей земле.
Крылатые зареют —
пилотам обомлеть!

Тритон, центавры и циклопы,
сирены и сатиры
и жители Утопий —
в Москве потребуют квартир.

Не полотно и луврский мрамор
Венер и Джиоконд —
богини и мадонны в трамах
в наших комнатах.

Тогда и женщин мы научим
носить драконов и чертей,
а инкубаторам поручим
изготовление детей.